В 1955-м симферопольский аспирант Григорий Петров экспериментально доказал возможность искусственного оплодотворения. Он сделал это фактически первым в мире
«Не придавать значения невнятным религиозным или политическим соображениям», – решив так, ученый Роберт Эдвардс и врач Патрик Стептоу разработали методику экстракорпорального оплодотворения (оплодотворения «в пробирке»). За что Эдвардс и получил в 2010-м Нобелевскую премию (Стептоу умер раньше). Если бы советские ученые в 1950-х могли игнорировать «невнятные политические соображения», то эта награда, возможно, досталась бы не британцу, а симферопольцу. И произойти это могло бы значительно раньше.
Итальянец о Петрове знал, а свои – нет
В начале 1960-х в СССР приехал итальянский ученый Петруччи. Его выступление в Ленинградском мединституте произвело фурор: Петруччи рассказывал о своих опытах по выращиванию эмбриона человека вне организма, и желающих его послушать было столько, что для поддержания порядка пришлось вызывать конную милицию. «Кого вы считаете своим предшественником?» – спросили у итальянца. «Конечно же, Григория Петрова, советского ученого из Симферополя», – ответил он.
Нет пророка в своем отечестве – московским и ленинградским профессорам и академикам это имя, похоже, было незнакомо. Между тем, Григорий Николаевич Петров в это время действительно жил и работал в Симферополе. В 1959-м он защитил кандидатскую диссертацию по теме «Процесс оплодотворения вне организма яйцеклеток млекопитающих животных и человека». А самого оплодотворения добился и того раньше – в 1955-м. Нобелевский лауреат Роберт Эдвардс сделал то же самое только в 1968-м. Петров опередил Эдвардса на 13 лет. Но в родной стране открытие Григория Николаевича в то время оказалось никому не нужным…
Однако расскажем эту историю с самого начала.
Колыбель из плексигласа
В 1940-м году кафедру гистологии и эмбриологии Симферопольского мединститута возглавил Борис Павлович Хватов. Он переехал в Крым из Москвы, где был заместителем директора Всесоюзного института животноводства и профессором 2-го Московского мединститута. В Москве Хватов ставил эксперименты по искусственному оплодотворению животных. В Симферополе он продолжил свои исследования, собрав в начале 1950-х небольшую команду учеников. В их числе был и Григорий Петров – молодой аспирант кафедры. Ему доверили непосредственное проведение опытов по оплодотворению яйцеклеток вне организма. И этот выбор был не случаен.
– У Григория Николаевича были золотые руки, настоящий Божий дар – он мог проводить под микроскопом ювелирные манипуляции: женская яйцеклетка по размеру как четверть макового зернышка, а Петров мог ее разрезать на 4-5 частей, – вспоминает профессор Борис Викторович Троценко, один из учеников Хватова и непосредственный участник тех удивительных событий.
Было проделано множество удачных опытов с использованием материала животных (кроликов, свиней). И тогда решили перейти к опытам с человеческими яйцеклетками. Напомним, время действия – середина 1950-х. Ни о каких высоких технологиях, которыми располагает современная наука, и речи не было.
– Вот она, наша «биологическая колыбель» – Борис Викторович бережно ставит на стол небольшой цилиндрический предмет. – Я тогда был студентом и вместе с Григорием Николаевичем эти эксперименты проводил. Сначала пытались часовое стекло для опытов приспособить, а потом я сконструировал эту колыбель – она из плексигласа, по моему чертежу детали на токарном станке выточили. В сердцевину колыбели помещалась яйцеклетка и сперма, по двум трубкам подавалась питательная среда, еще по двум – горячая вода для поддержания нужной температуры. Нам выделили комнату в одном из корпусов мединститута, мы посменно там дежурили, фиксировали все, что происходит.
А происходило удивительное: в самодельной плексигласовой колыбели оплодотворенная человеческая яйцеклетка начала дробиться и развиваться! Но и это еще не все.
«Опыты на людях? Да вы с ума посходили!»
– В первом роддоме тогда работал знаменитый акушер-гинеколог Брусиловский, помогавший нам в исследованиях. Хватов уговорил его трансплантировать искусственно оплодотворенную яйцеклетку в организм женщины. Была пара, которая уже отчаялась завести ребенка, и, узнав о том, какие работы проводятся на кафедре, обратилась к нам за помощью. У нас получилось – женщина забеременела. Это произошло в том же 1955-м.
Об уникальной беременности знали очень немногие, но эта информация все же дошла до Крымского обкома партии. Там вердикт вынесли быстро: «Опыты на людях? Вы что, с ума все на своей кафедре посходили?!»
– Нашего шефа вызывали для беседы. У него после этого случился инфаркт. Нам же Хватов сказал: «От меня не убудет, а у вас еще все впереди – не хочу вам коверкать судьбы…». И исследования постепенно свернули. А беременность та закончилась выкидышем на сроке 13 недель. Не могу утверждать, но подозреваю, что он был вызван искусственно – врачи, видимо, не стали дальше рисковать, – вспоминает Борис Викторович. – Плод приносили к нам на кафедру: это была девочка, абсолютно нормально сформированная. Правда, полностью исследовать плод не удалось – сотрудница кафедры по незнанию сожгла его, подумала, что это отработанный биоматериал.
«Я счастлив, что дожил до этих дней…»
– Давно занимаясь изучением этого вопроса, сегодня я совершенно убежден в том, что первые в мире экспериментальные работы, которые доказали, что оплодотворение человеческой яйцеклетки вне организма возможно, были сделаны здесь, в Симферополе. И Григорий Николаевич Петров был в этом ключевой фигурой, – говорит Владимир Литвинов, организатор первой лаборатории ЭКО в Крыму, главный врач московской специализированной клиники по лечению бесплодия и репродукции человека «Альтра Вита». – Почему у многих, кто делал подобные опыты уже годы спустя, ничего не получалось? Скажем, ленинградские ученые, начав заниматься этим в 1971-м, чуть ли не десять лет не могли добиться оплодотворения. Потому что они просто брали сперму, помещали ее в один контейнер с яйцеклеткой – и ждали, что произойдет оплодотворение. Но оно не происходило: оказывается, сперма в чистом виде убивает яйцеклетку, нужно брать ее разбавленной. И Петров каким-то невероятным образом об этом догадался! Вообще им была проделана просто титаническая работа: в диссертацию вошло описание 1100 опытов на животных и 550 опытов на человеческих яйцеклетках.
Если бы Григорий Николаевич тогда смог продолжить свою работу… После заявления Петруччи он на некоторое время стал известным человеком – статьи о симферопольских ученых появились не только в местной прессе, но и в «Науке и жизни». Но позже выяснилось, что Петруччи шарлатан, и столичные ученые мужи постарались забыть обо всем, что он говорил. Правда, несколько институтов приглашали Петрова работать к себе, но всякий раз что-то не складывалось. Наиболее перспективным было предложение профессора Жорданиа, создавшего в Тбилиси НИИ физиологии и патологии женщины и занимавшегося проблемой бесплодных браков. Жордания звал Петрова работать в этом институте, специально для него там готовы были создать лабораторию. Но Жордания погиб в авиакатастрофе, и Петров остался в Симферополе. Только уже не на родной кафедре гистологии (туда его не взяли), а на кафедре анатомии.
Как он жил после всего этого? Ведь наверняка же прекрасно понимал, что сделал открытие мирового уровня – и лежит теперь кандидатская в шкафу, и дальше уже ничего не будет…
– Папа был очень целеустремленным человеком: если за что-то брался, доводил до совершенства, – рассказывает Валентина Григорьевна Петрова, дочь Григория Николаевича. – И когда он стал преподавать на кафедре анатомии, то ушел в это с головой: он был отличным преподавателем. Кроме того, папа создавал для кафедры уникальные анатомические препараты, каких не было больше нигде в СССР. Почти все экспонаты анатомического музея были сделаны его руками. Он все делал очень добросовестно, не халтурил и не филонил. На пенсии увлекся садоводством – таких вкусных и отборных клубники, персиков, абрикосов я не ела ни до, ни после! Когда обнаружилось, что у него гипертония, он сел на жесточайшую диету, каждый день делал гимнастику, бросил курить, похудел – и поначалу привел давление в норму без лекарств. Я тоже медик, и в своей практике с таким случаем столкнулась впервые.
Мы с Валентиной Григорьевной перебираем старые фотографии, и я отмечаю, что Григорий Николаевич напоминает мне Гагарина: что-то есть общее во взгляде, улыбке.
– Да, мне тоже, – соглашается она. – Хотя он не так уж часто улыбался, и у него непростой был характер, вспыльчивый. Помню, какой-то папин студент-грузин принес нам домой презент – сумку, доверху набитую мандаринами, и коньячные бутылки еще оттуда выглядывали. Я растерялась, взяла эту сумку, даже съела два мандарина… Как папа на меня потом напустился: «Зачем ты взяла?! Как ты могла?!» Утром сумки в доме уже не было. Папа был очень порядочным. И бескомпромиссным: в партию он так и не вступил, а звали настойчиво. Не хотел идти на сделку со своей совестью, хотя тогда это и сделкой-то никакой не считалось. А когда ему исполнилось 60, он в тот же день ушел на пенсию. Не знаю, что там произошло, он ничего не объяснял – только пришел и сказал: «Я написал заявление». Потом уже, годы спустя, я поняла, что кто-то тогда его чем-то сильно обидел…
В родном институте Петров с тех пор не появлялся. Лишь 11 лет спустя усилиями Литвинова о нем вспомнили вновь: Владимир Валентинович добился того, что отечественная наука признала заслуги Петрова. В феврале 1997 года в стенах Крымского медицинского института ему торжественно вручили грамоту «За личный вклад в развитие экстракорпорального оплодотворения в России». Григорий Николаевич тогда сказал: «Я счастлив, что дожил до этих дней, когда вспомнили о моих исследованиях. Думал, что это случится только после моей смерти». В марте 1997-го его не стало.
Эдвардсу – Нобелевскую, а Петрову – розы
Когда Эдвардсу присудили Нобелевскую премию, на двух могилах симферопольского кладбища появились розы.
– Как только стало известно о ее вручении, я на следующее же утро поехал на кладбище, – говорит профессор Троценко. – На могилу Бориса Павловича положил две желтых розы. Григорию Николаевичу – две красных. Я обрадовался этой премии, ведь это значит, что мы были правы, и те исследования, которые мы начинали, наконец, увенчались успехом! А недавно совершенно случайно встретил в магазине ту самую женщину, которой мы подсаживали оплодотворенную яйцеклетку. Представляете, она после того выкидыша смогла сама забеременеть! У нее сначала дочь родились, а потом еще двойня, тоже девочки. Я ее приглашал прийти на кафедру, поговорить подольше, и она вроде собиралась, но пока не пришла. Жаль, телефонами мы с ней не успели обменяться…
Татьяна Шевченко
На фото: «Биологическая колыбель». Яйцеклетка помещалась в центр «колыбели», по трубкам в «колыбель» поступала питательная среда, подавалась горячая вода, чтобы постоянно поддерживать нужную температуру – 38,5.
Фото автора.
От токаря до аспиранта
Григорий Николаевич Петров родился 14 января 1926 года в селе Чауши (Куйбышевская область), в крестьянской семье.
С 1941-го по 1943-й год учился в ремесленном училище в Горьком, в 1943-1944-м работал токарем на одном из горьковских заводов.
В 1944-1947 – курсант Военно-морского фельдшерского училища в Одессе.
1947-1948 год – начальник медицинской службы на одном из кораблей Северного флота в Архангельске.
В 1948 году Петров поступил в Крымский медицинский институт, окончил его в 1954-м и остался аспирантом на кафедре гистологии.